Неточные совпадения
— Старо, но знаешь, когда это поймешь ясно, то
как-то всё делается ничтожно. Когда поймешь, что нынче-завтра умрешь, и ничего
не останется, то так всё ничтожно! И я считаю
очень важной свою мысль, а она оказывается так же ничтожна, если бы даже исполнить ее, как обойти эту медведицу. Так и проводишь жизнь, развлекаясь охотой, работой, — чтобы только
не думать о смерти.
—
Не радуйся, однако. Я
как-то вступил с нею в разговор у колодца, случайно; третье слово ее было: «Кто этот господин, у которого такой неприятный тяжелый взгляд? он был с вами, тогда…» Она покраснела и
не хотела назвать дня, вспомнив свою милую выходку. «Вам
не нужно сказывать дня, — отвечал я ей, — он вечно будет мне памятен…» Мой друг, Печорин! я тебя
не поздравляю; ты у нее на дурном замечании… А, право, жаль! потому что Мери
очень мила!..
Он наливал
очень усердно в оба стакана, и направо и налево, и зятю и Чичикову; Чичиков заметил, однако же,
как-то вскользь, что самому себе он
не много прибавлял.
Чичиков начал
как-то очень отдаленно, коснулся вообще всего русского государства и отозвался с большою похвалою об его пространстве, сказал, что даже самая древняя римская монархия
не была так велика, и иностранцы справедливо удивляются…
Купцы первые его
очень любили, именно за то, что
не горд; и точно, он крестил у них детей, кумился с ними и хоть драл подчас с них сильно, но
как-то чрезвычайно ловко: и по плечу потреплет, и засмеется, и чаем напоит, пообещается и сам прийти поиграть в шашки, расспросит обо всем: как делишки, что и как.
Они дорогой самой краткой
Домой летят во весь опор.
Теперь послушаем украдкой
Героев наших разговор:
— Ну что ж, Онегин? ты зеваешь. —
«Привычка, Ленский». — Но скучаешь
Ты
как-то больше. — «Нет, равно.
Однако в поле уж темно;
Скорей! пошел, пошел, Андрюшка!
Какие глупые места!
А кстати: Ларина проста,
Но
очень милая старушка;
Боюсь: брусничная вода
Мне
не наделала б вреда.
Случалось ему уходить за город, выходить на большую дорогу, даже раз он вышел в какую-то рощу; но чем уединеннее было место, тем сильнее он сознавал как будто чье-то близкое и тревожное присутствие,
не то чтобы страшное, а
как-то уж
очень досаждающее, так что поскорее возвращался в город, смешивался с толпой, входил в трактиры, в распивочные, шел на Толкучий, на Сенную.
Мне только
очень досадно, что она в последнее время
как-то совсем перестала читать и уже
не берет у меня больше книг.
Аркадий притих, а Базаров рассказал ему свою дуэль с Павлом Петровичем. Аркадий
очень удивился и даже опечалился; но
не почел нужным это выказать; он только спросил, действительно ли
не опасна рана его дяди? И, получив ответ, что она — самая интересная, только
не в медицинском отношении, принужденно улыбнулся, а на сердце ему и жутко сделалось, и
как-то стыдно. Базаров как будто его понял.
— Ну да, священник; он у нас… кушать будет… Я этого
не ожидал и даже
не советовал… но
как-то так вышло… он меня
не понял… Ну, и Арина Власьевна… Притом же он у нас
очень хороший и рассудительный человек.
Клим согласно кивнул головою, ему
очень понравились слова матери. Он признавал, что Макаров, Дронов и еще некоторые гимназисты умнее его на словах, но сам был уверен, что он умнее их
не на словах, а
как-то иначе, солиднее, глубже.
Его
очень заинтересовали откровенно злые взгляды Дронова, направленные на учителя. Дронов тоже изменился,
как-то вдруг. Несмотря на свое уменье следить за людями, Климу всегда казалось, что люди изменяются внезапно, прыжками, как минутная стрелка затейливых часов, которые недавно купил Варавка: постепенности в движении их минутной стрелки
не было, она перепрыгивала с черты на черту. Так же и человек: еще вчера он был таким же, как полгода тому назад, но сегодня вдруг в нем являлась некая новая черта.
— Вероятно, то, что думает. — Дронов сунул часы в карман жилета, руки — в карманы брюк. — Тебе хочется знать, как она со мной? С глазу на глаз она
не удостоила побеседовать. Рекомендовала меня своим
как-то так: человек
не совсем плохой, но совершенно бестолковый. Это
очень понравилось ведьмину сыну, он чуть
не задохнулся от хохота.
Вообще все шло необычно просто и легко, и почти
не чувствовалось, забывалось
как-то, что отец умирает. Умер Иван Самгин через день, около шести часов утра, когда все в доме спали,
не спала, должно быть, только Айно; это она, постучав в дверь комнаты Клима, сказала
очень громко и странно низким голосом...
Лидия вернулась с прогулки незаметно, а когда сели ужинать, оказалось, что она уже спит. И на другой день с утра до вечера она все
как-то беспокойно мелькала, отвечая на вопросы Веры Петровны
не очень вежливо и так, как будто она хотела поспорить.
А вообще Самгин незаметно для себя стал воспринимать факты политической жизни
очень странно: ему казалось, что все, о чем тревожно пишут газеты, совершалось уже в прошлом. Он
не пытался объяснить себе, почему это так? Марина поколебала это его настроение.
Как-то, после делового разговора, она сказала...
Лютов
как-то сразу отрезвел, нахмурился и
не очень вежливо предложил гостям пообедать.
— О, разумеется, — ответила она
очень быстро, уверенно, но он ей
не поверил, подробно разъяснил, о чем говорит, и это удивило Варвару, она даже
как-то выпрямилась, вытянулась.
— Ничего
не знаю, —
очень равнодушно откликнулся Дмитрий. — Сначала переписывался с нею, потом оборвалось. Она что-то о боге задумалась одно время, да, знаешь, книжно
как-то. Там поморы о боге рассуждают — заслушаешься.
В ту же минуту из ресторана вышел Стратонов, за ним — группа солидных людей окружила, столкнула Самгина с панели, он подчинился ее благодушному насилию и пошел, решив свернуть в одну из боковых улиц. Но из-за углов тоже выходили кучки людей, вольно и невольно вклинивались в толпу, затискивали Самгина в средину ее и кричали в уши ему — ура! Кричали
не очень единодушно и даже
как-то осторожно.
— «Интеллигенция любит только справедливое распределение богатства, но
не самое богатство, скорее она даже ненавидит и боится его». Боится? Ну, это ерундоподобно.
Не очень боится в наши дни. «В душе ее любовь к бедным обращается в любовь к бедности». Мм —
не замечал. Нет, это чепуховидно. Еще что? Тут много подчеркнуто, черт возьми! «До последних, революционных лет творческие, даровитые натуры в России
как-то сторонились от революционной интеллигенции,
не вынося ее высокомерия и деспотизма…»
К людям он относился достаточно пренебрежительно, для того чтоб
не очень обижаться на них, но они настойчиво показывали ему, что он — лишний в этом городе. Особенно демонстративно действовали судейские, чуть
не каждый день возлагая на него казенные защиты по мелким уголовным делам и задерживая его гражданские процессы. Все это заставило его отобрать для продажи кое-какое платье, мебель, ненужные книги, и
как-то вечером, стоя среди вещей, собранных в столовой, сунув руки в карманы, он мысленно декламировал...
А в этом краю никто и
не знал, что за луна такая, — все называли ее месяцем. Она
как-то добродушно, во все глаза смотрела на деревни и поле и
очень походила на медный вычищенный таз.
Я заговаривал с нею и о князе Сергее Петровиче, и она
очень слушала и, мне казалось, интересовалась этими сведениями; но
как-то всегда так случалось, что я сам сообщал их, а она никогда
не расспрашивала.
И вообще я был
как-то очень не по себе.
— Да я
не умела как и сказать, — улыбнулась она, — то есть я и сумела бы, — улыбнулась она опять, — но
как-то становилось все совестно… потому что я действительно вначале вас только для этого «привлекала», как вы выразились, ну а потом мне
очень скоро стало противно… и надоело мне все это притворство, уверяю вас! — прибавила она с горьким чувством, — да и все эти хлопоты тоже!
Я
очень даже заметил, что вообще у Фанариотовых, должно быть,
как-то стыдились Версилова; я по одной, впрочем, Анне Андреевне это заметил, хотя опять-таки
не знаю, можно ли тут употребить слово «стыдились»; что-то в этом роде, однако же, было.
С доктором я,
как-то вдруг так вышло, сошелся;
не очень, но по крайней мере прежних выходок
не было.
Он
как-то вдруг оборвал, раскис и задумался. После потрясений (а потрясения с ним могли случаться поминутно, Бог знает с чего) он обыкновенно на некоторое время как бы терял здравость рассудка и переставал управлять собой; впрочем, скоро и поправлялся, так что все это было
не вредно. Мы просидели с минуту. Нижняя губа его,
очень полная, совсем отвисла… Всего более удивило меня, что он вдруг упомянул про свою дочь, да еще с такою откровенностью. Конечно, я приписал расстройству.
— Конечно, я должен бы был тут сохранить секрет… Мы
как-то странно разговариваем с вами, слишком секретно, — опять улыбнулся он. — Андрей Петрович, впрочем,
не заказывал мне секрета. Но вы — сын его, и так как я знаю ваши к нему чувства, то на этот раз даже, кажется, хорошо сделаю, если вас предупрежу. Вообразите, он приходил ко мне с вопросом: «Если на случай, на днях,
очень скоро, ему бы потребовалось драться на дуэли, то согласился ль бы я взять роль его секунданта?» Я, разумеется, вполне отказал ему.
Я обыкновенно входил молча и угрюмо, смотря куда-нибудь в угол, а иногда входя
не здоровался. Возвращался же всегда ранее этого раза, и мне подавали обедать наверх. Войдя теперь, я вдруг сказал: «Здравствуйте, мама», чего никогда прежде
не делывал, хотя
как-то все-таки, от стыдливости,
не мог и в этот раз заставить себя посмотреть на нее, и уселся в противоположном конце комнаты. Я
очень устал, но о том
не думал.
Вдруг мы
как-то сидели рядом одни, и он был
очень задумчив, и вдруг он мне: «Ах, Долгорукий, как вы думаете, вот бы теперь жениться; право, когда ж и жениться, как
не теперь; теперь бы самое лучшее время, и, однако, никак нельзя!» И так он откровенно это сказал.
Она пришла, однако же, домой еще сдерживаясь, но маме
не могла
не признаться. О, в тот вечер они сошлись опять совершенно как прежде: лед был разбит; обе, разумеется, наплакались, по их обыкновению, обнявшись, и Лиза, по-видимому, успокоилась, хотя была
очень мрачна. Вечер у Макара Ивановича она просидела,
не говоря ни слова, но и
не покидая комнаты. Она
очень слушала, что он говорил. С того разу с скамейкой она стала к нему чрезвычайно и
как-то робко почтительна, хотя все оставалась неразговорчивою.
Пивший молодой человек почти совсем
не говорил ни слова, а собеседников около него усаживалось все больше и больше; он только всех слушал, беспрерывно ухмылялся с слюнявым хихиканьем и, от времени до времени, но всегда неожиданно, производил какой-то звук, вроде «тюр-люр-лю!», причем
как-то очень карикатурно подносил палец к своему носу.
Но хоть я и часто бываю у Анны Андреевны, но
не скажу, чтоб мы пускались в большие интимности; о старом
не упоминаем вовсе; она принимает меня к себе
очень охотно, но говорит со мной
как-то отвлеченно.
— А вы мне позволите с вами чокнуться? — протянул мне через стол свой бокал хорошенький Тришатов. До шампанского он был
как-то очень задумчив и молчалив. Dadais же совсем ничего
не говорил, но молча и много ел.
Молодые мои спутники
не очень, однако ж, смущались шумом; они останавливались перед некоторыми работницами и ухитрялись
как-то не только говорить между собою, но и слышать друг друга. Я хотел было что-то спросить у Кармена, но
не слыхал и сам, что сказал. К этому еще вдобавок в зале разливался запах какого-то масла, конечно табачного, довольно неприятный.
Старик заговорил опять такое же форменное приветствие командиру судна; но эти официальные выражения чувств,
очень хорошие в устах Овосавы,
как-то не шли к нему.
Веревкин каждый день ездил в бахаревский дом. Его появление всегда оживляло раскольничью строгость семейной обстановки, и даже сама Марья Степановна
как-то делалась мягче и словоохотливее. Что касается Верочки, то эта умная девушка
не предавалась особенным восторгам, а относилась к жениху, как относятся благоразумные больные к хорошо испытанному и верному медицинскому средству. Иногда она умела
очень тонко посмеяться над простоватой «натурой» Nicolas, который даже смущался и начинал так смешно вздыхать.
— Могу вас уверить, что серьезного ничего
не было… Просто были детские воспоминания; затем сама Надежда Васильевна все время держала себя с Приваловым
как-то уж
очень двусмысленно; наконец, старики Бахаревы помешались на мысли непременно иметь Привалова своим зятем. Вот и все!..
Каждый новый визит Привалова и радовал Марью Степановну, и
как-то заботил: она
не могла
не видеть, что Надя нравилась Привалову и что он инстинктивно ищет ее общества, но уж что-то
очень скоро заваривалось то, чего так страстно желала в душе Марья Степановна.
Прокурор же показался мне, да и
не мне, а всем,
очень уж
как-то бледным, почти с зеленым лицом, почему-то как бы внезапно похудевшим в одну, может быть, ночь, потому что я всего только третьего дня видел его совсем еще в своем виде.
Надо прибавить, что он говорил по-русски много и охотно, но
как-то у него каждая фраза выходила на немецкий манер, что, впрочем, никогда
не смущало его, ибо он всю жизнь имел слабость считать свою русскую речь за образцовую, «за лучшую, чем даже у русских», и даже
очень любил прибегать к русским пословицам, уверяя каждый раз, что русские пословицы лучшие и выразительнейшие изо всех пословиц в мире.
Я втайне лелеял мысль, что на этот раз Дерсу поедет со мной в Хабаровск. Мне
очень жаль было с ним расставаться. Я заметил, что последние дни он был ко мне
как-то особенно внимателен, что-то хотел сказать, о чем-то спросить и, видимо,
не решался. Наконец, преодолев свое смущение, он попросил патронов. Из этого я понял, что он решил уйти.
Это все равно, как если, когда замечтаешься, сидя одна, просто думаешь: «Ах, как я его люблю», так ведь тут уж ни тревоги, ни боли никакой нет в этой приятности, а так ровно, тихо чувствуешь, так вот то же самое, только в тысячу раз сильнее, когда этот любимый человек на тебя любуется; и как это спокойно чувствуешь, а
не то, что сердце стучит, нет, это уж тревога была бы, этого
не чувствуешь, а только оно
как-то ровнее, и с приятностью, и так мягко бьется, и грудь шире становится, дышится легче, вот это так, это самое верное: дышать
очень легко.
А спондей английских часов продолжал отмеривать дни, часы, минуты… и наконец домерил до роковой секунды; старушка раз, вставши,
как-то дурно себя чувствовала; прошлась по комнатам — все нехорошо; кровь пошла у нее носом и
очень обильно, она была слаба, устала, прилегла, совсем одетая, на своем диване, спокойно заснула… и
не просыпалась. Ей было тогда за девяносто лет.
Разумеется, мой отец
не ставил его ни в грош, он был тих, добр, неловок, литератор и бедный человек, — стало, по всем условиям стоял за цензом; но его судорожную смешливость он
очень хорошо заметил. В силу чего он заставлял его смеяться до того, что все остальные начинали, под его влиянием, тоже
как-то неестественно хохотать. Виновник глумления, немного улыбаясь, глядел тогда на нас, как человек смотрит на возню щенят.
Перемена была
очень резка. Те же комнаты, та же мебель, а на месте татарского баскака с тунгусской наружностью и сибирскими привычками — доктринер, несколько педант, но все же порядочный человек. Новый губернатор был умен, но ум его
как-то светил, а
не грел, вроде ясного зимнего дня — приятного, но от которого плодов
не дождешься. К тому же он был страшный формалист — формалист
не приказный — а как бы это выразить?.. его формализм был второй степени, но столько же скучный, как и все прочие.
Лицо его было в полтора больше обыкновенного и
как-то шероховато, огромный рыбий рот раскрывался до ушей, светло-серые глаза были
не оттенены, а скорее освещены белокурыми ресницами, жесткие волосы скудно покрывали его череп, и притом он был головою выше меня, сутуловат и
очень неопрятен.
Этого княгиня
не могла понять, журила ребенка за плаксивость и была
очень недовольна, что диакон расстроивает нервы: «Уж это слишком
как-то эдак, совсем
не по-детски!»